Эта страшная и смешная игра Red Spetznaz - Александр ВИН

Гудела впереди губная гармоника, продолжал громко и неприлично ругаться не по-родному за спиной Бориски голландский хулиган Николас, смешно и немо размахивали руками на переднем БТРе многочисленные немцы, и приближалась, тем временем, таинственная середина их намеченного пути.

Зная трассу, сценарий и дорогу, Бориска потихоньку начинал волноваться. Ответственность давила, он не был полностью уверен в себе. Да и кричать так громко и грозно, как капитан Глеб, он ещё не умел.

В небольшом песчаном повороте передняя машина слегка кивнула, внезапно останавливаясь на спуске, её военный командир поднял руку, подавая знак.

«Ну, кажется, началось! Но почему же так рано?! Это же не здесь, не в этом месте!».

Бориске хотелось рыдать.

Через верх первого БТРа и сквозь шевеление сидящих на его броне людей была подробно видна значительная часть пустынной лесной дороги.

Впереди, метрах в двадцати от головной машины, прямо по центру проезжей части стоял человек в чёрном.

Хоботы пулемётных стволов на обоих БТРах зашевелились. В незначительных и поэтому не опасных для верхних пассажиров секторах стали поворачиваться их башни. Иностранцы забеспокоились, дружно завертели головами. Предполагая знакомую ситуацию, Макгуайр спрыгнул на землю, профессор Бадди начал неловко, нашаривая короткими ножками скобы, задом спускаться со своего стального насеста.

– Не надо слезать! Не надо, что вы! Ещё рано атаковать! Это же неправильно!

В отчаянии таинственно шипя, приникнув к самому уху старшего лейтенанта, Бориска пытался объяснить ему, что всё случилось не так, как тот думает.

Тот понял, сказал что-то короткое по рации в первую машину.

Стволы замерли.

– Это же наш Глеб! И рюкзак его! Я же знал! Знал!!!

Ну, а прыгнул-то с брони в придорожную пыль Бориска и вовсе нелепо, недостойно, не по-командирски, встал на четвереньки, спешно взвизгивая на лету ещё что-то радостное.

Разномастная многонациональная банда во все глотки тоже заорала дружно и примерно одинаково.

– Хур-ра-а!

Дождавшись полной остановки моторизованной колонны, навстречу своим очаровательным разгильдяям шагнул и капитан Глеб.

Узнать его действительно было сложно.

После трёх дней совместной походной жизни и ношения соответствующей полувоенной формы капитан Глеб Никитин был одет в очень стильный чёрный костюм. Блеск чёрных туфель был едва-едва приглушён тонким слоем просёлочной пыли. Расстёгнутые пуговицы ослепительно белой рубашки давали свободу его загорелой груди, нечаянно обнажая там две тонкие золотые цепочки.

В руке у их славного командора был букет белых роз.

У подножия Глеба, в мелком сосновом песке, томился туго набитый знакомый рюкзак.

И это всё так интересно и неожиданно находилось посреди глухой лесной дороги.

Заметив пристальное любопытство Бориски, капитан Глеб небрежно застегнул ворот рубашки.

– Меня сюда подбросил лесник, он сегодня своих рабочих на дальние кварталы вывозил. Они спешили – вот поэтому я здесь в таком виде.

Глеб шлёпнул по руке Бадди, попытавшегося наощупь определить качество ткани его пиджака.

– Брысь!

– Дай команду подопечным перекурить. Скажи военным ребятам, что мне нужно пять минут, чтобы переодеться.

С рюкзаком в руке Глеб отошёл за молодые сосенки на обочине.

Когда он вернулся на дорогу и протянул Бориске на броню чехол со своим костюмом, его тронул за плечо Тиади.

– Привет.… Ну, как там?

– Не радостней, чем на любых других похоронах.

– Ян сегодня будет с нами?

Поставив ногу на ступицу колеса для поправки шнурка, капитан Глеб аккуратно справился с проблемой и, подняв голову, странно улыбнулся прямо в глаза бельгийцу.

– Будет. Но немного позже. Я нашу машину ему оставил, как только всё там закончится, он сразу же сюда. А ты, гляжу, соскучился очень по Яну? Да?

Тиади по-детски радостно улыбнулся, облегчённо вздохнул.

– Конечно! Мы же знакомы, я привык с ним разговаривать. Может, я чем-то смогу успокоить его в таком горе. Хорошо, что Ян сегодня приедет, хорошо…

«И этот про горе!».

На похоронах, едва только открылась дверь дома Усманцевых, к нему бросилась в крике Любаня.

– Узнай, кто это сделал?! Найди его, Глебушка!

И упала головой на подставленное сильное плечо. Рядом с сестрой бледно и напряженно молчал Ян.

Дальше ехали так же весело.

Глеб вскочил на коробку головного бронетранспортёра, рядом с ним, желая интересно поболтать, устроились Хиггинс и Крейцер из Бремена.

– Зачем тебе здесь розы?

Цветы Глеб Никитин не отдал никому, бережно держал в руках, заслоняя их, по мере возможности, спиной и плечами от длинно хлеставших по БТРам придорожных сосновых веток.

– Объясню немного позже. Как ваше самочувствие, джентльмены? Прогулка на вертолёте понравилась?

Хиггинс был в восторге от всего. На немцев же, по словам Крейцера, самое большое впечатление произвело оружие.

– И этот панцер, – он похлопал по броне БТРа под собой. – Тоже гут!

«Гут, капут…».

Глеб Никитин немного молча поразмышлял о странностях и превратностях путешествия в подобной компании.

Желая заслужить похвалу командора, Хиггинс опять начал дразниться на экипаж и пассажиров второй машины.

– А если он вдруг разозлится и стрельнет в тебя из пулемёта?

Представив себя неживым, кокетливый датчанин быстро сник.

Мягкая от морского песка и вековой сосновой пыли дорога плавно качала их на спинах тёплых бронированных «восьмидесяток». Гудел о чём-то своём, богатырском, перебивая иногда шум мощного дизеля, Николас; спорил с земляком весело, но по-немецки, рыжий верзила; молчал, чему-то непроницаемо улыбаясь сквозь свои маленькие чёрные очки, Макгуайер.

Сердце Бориски опять неприятно дрогнуло, когда он заметил, что капитан Глеб наклонился к открытому люку своего БТРа и что-то туда крикнул. А потом махнул рукой ещё и лейтенанту на их машине.

Колонна в очередной раз остановилась.

«Ну, ведь рано же опять! Он что, забыл?!».

Но большинство однополчан правильно поняли, что им представилась ещё одна возможность подымить сигаретами на свежем воздухе.

Не обращая внимания на их оживлённое переругивание, Глеб пошёл по дороге вперёд. Метрах в двадцати от головного бронетранспортёра, справа, на обочине, на большой серой сосне висел похоронный венок. Выгоревшие на солнце красно-белые искусственные цветы, их зелёные проволочные стебли и тусклые листья нехорошо выделялись на чешуйчатой бронзе живого дерева.

На старую фанерную полочку под венком капитан Глеб бережно положил свои розы.

Забавный жизнерадостный люд около боевых машин как-то понемногу, тихо толкая друг друга, кивая головами и оглядываясь, замолк. Выскочил к ним из кустов, застёгивая штаны и облегчённо посвистывая, крохотный Стивен, собрался, было, сказать товарищам что-то пошлое, почти смешное, но, сконфузившись этой общей неожиданной тишиной, тоже удивлённо вскинул брови в молчании.

Минуту Глеб постоял у печальной сосны.

…Около самых БТРов он поднял голову и далёким прозрачным взглядом обвёл своё войско. Похлопал себя по карманам.

– Закурить?

Мэрфи бросился к нему с пачкой сигарет.

– Нет, приятель, не то….

Остальные, ожидая объяснения, продолжали тактично молчать.

– Прошло уже двенадцать лет. Военные объекты здесь везде… Командир дальней части вёз тогда по этой дороге свою дочку в город, на школьный вечер. Он знал, что по лесу мало кто из гражданских ездит, только лесники иногда. Но в тот день навстречу их машине, из-за вот этого поворота выскочил такой же вот, как наш, на полной скорости…

Глеб махнул рукой на БТР.

– Все взрослые и солдаты остались живы, даже не поранились никак. А девочка, школьница.… Погибла. Прямо здесь. Банты были белые такие, все говорят до сих пор, что банты были большие у неё…

– Вот. Помните седого офицера на стрельбище?

Многие кивнули.

– Это её отец.

Сильно разнёсся по тёмному лесу вздох Николаса.

– Бориска, будь другом, принеси сюда мою поклажу. Нет, не одежду…

На большом ровном пне на другой стороне дороги Глеб раскрыл рюкзак и выставил наверх две бутылки водки, затем, удобно подхватив, поднял его из глубины ещё и объёмистый бумажный свёрток.

– Пирожки от Любани. Для всех наших передала.

На русскую речь капитана Глеба откликнулся только Бориска.

– Это памятная еда, мемориальная, понятнее чтобы вам было.… Дочь Виктора просила, чтобы мы выпили за него, за его душу. И закусили.

– За всех, за них…

В полном молчании мужики встали у пня угрюмым кругом. Неожиданно и жутко запел-заговорил что-то по-своему, траурно, склонив набок голову, маленький ирландец. Никто его на этот раз не останавливал.